Прошедшие войны. I том - Канта Ибрагимов

– Продолжай, продолжай, – вслед ему крикнула Кесирт. – Скажи, что много хочет дочь нищей рабыни Хазы… Иди прочь! Сама как-нибудь дойду! Много ты знаешь! Умник-молокосос!

Однако Цанка не уехал, метров через сто он остановил коня, дождался, когда подойдет Кесирт. И не говоря больше ни слова, думая каждый о своем, а может, об одном и том же, они медленно пошли дальше.

– Слушай, Кесирт, – не выдержал томительного молчания Цанка, – как ты здесь ходишь одна? И не боишься?

– Я редко хожу. И то только с матерью, – сухо ответила девушка.

– Ой, твоя мать – тоже мне защитник, – и он усмехнулся.

– А это видишь, – и Кесирт достала из-под свисающего рукава черкески обоюдоострую тонкую пику, прикрепленную к руке широким резиновым поясом.

– Вот это да! – удивился Цанка. – Дай посмотреть.

– Не дам, – строго отрезала дочь Хазы. – Поезжай вперед и не болтай.

Дорога к Дуц-Хоте была не объезжена, вся в снегу. Вдоль дороги тянулись малорослые деревья и кустарники. На них одиноко висели обглоданные птицами обмороженные плоды мушмулы и боярышника. Чуть в стороне стояли высокие, разнаряженные в белесый игольчатый иней деревья чинары. Крупный угольно-черный дятел, сопровождая путников, залетал вперед и выглядывал из-за деревьев своей ярко-красной головкой. Перед самым Дуц-Хоте он крикнул заунывное «клюээ» и исчез в сонном лесу. Издалека все явственнее слышались пение, барабанная дробь джигитовки, людской гомон.

На широко раскинувшейся чуть пологой поляне Дуц-Хоте-ари, расположенной прямо под Пешхой-Лам, между небольшими горными, никогда не замерзающими речками Верхний Вашандарай и Нижний Вашандарай, шло гулянье. Внизу, прямо у выезда из Дуц-Хоте, беспорядочно стояли сани, повозки, одноосные старенькие арбы. Слева вдоль реки варилось на веселых кострах в семи огромных котлах мясо. Кругом, крича, плача и смеясь, бегали полуголые дети, стояли, вдыхая забытый запах телятины, одинокие старенькие женщины. «Хорошо, что мать сюда не пустила, – думала Кесирт, проходя мимо, – а то тоже вот так стояла бы, в ожидании еды».

Основные события развивались в самом центре поляны. Здесь, теснясь и толкаясь, стоял огромный круг людей: с одной стороны мужчины, с другой женщины и девушки. В первом ряду у мужчин сидели почетные старейшины, дальние гости, за ними стояла молодежь. У женщин все было наоборот – в первом ряду, показывая свою красу и юность, сидели молодые девушки, а старшие женщины и жеро прятались за их девичьей наивностью.

Между стройными рядами девушек и мужчин оставлено просторное место для танцев, в конце его сидели два гармониста и два барабанщика, сбоку от них, ближе к мужчинам, за добытым в 1918 году в русской крепости Ведено полуразбитым лакированным столом восседал тамада – инарл Шамсо, здоровенный мужчина из селения Хатуни. Шамсо, известный в округе балагур, бездельник и пьяница, был «штатным инарлом» на всех увеселительных мероприятиях. На обшарпанном трофейном столе стояли для декорации остывший закопченный чайник и две-три пиалы, под столом – большая бутыль с чагар*, рядом с ним, чуть сзади, примостился его друг-собутыльник, такой же здоровенный мужчина Баснак, близкий родственник Цанка. Незаметно для окружающих (хотя все это видели и знали), Баснак периодически наливал в стаканы горячительный напиток и толкал в бок Шамсо. После этого инарл для «совещания» окружал свой стол плотным кольцом своих многочисленных помощников, которые обязаны были беспрекословно выполнять желания инарла, и, не чокаясь, выпивал чарку, затем закуривал припасенную для такого случая папироску и кричал:

– Всё, перерыв кончен. Продолжаем танцы. Гармонист, играй.

Обычно для таких торжеств местные умельцы изготавливали несколько кехат-пондур**, незатейливое звучание которой могло продолжаться не более двух-трех часов, затем она рвалась. Тогда принимались за другой инструмент. Танцы продолжались до тех пор, пока не изнашивались все пондуры или не начинались спор и драка (последнее бывало чаще). Игру на пондуре сопровождал громкий звук барабанов, напоминающий топот копыт молодого жеребца. Под аккомпанемент инструментов иногда подпевал короткие песенки сидящий рядом немногочисленный хор девушек. Их песни бывали то шутливо-задорные, то уныло-лирические, в зависимости от состава танцующих.

Желающий танцевать мужчина должен был платить небольшую сумму денег инарлу. Эти деньги шли на выпивку и курево «генералу» и его окружению, а также на покупку музыкальных инструментов для следующего празднества. Почетные гости издалека, старцы и юноши, освобождались от этих податей.

Весело заиграла гармонь, ударили в барабаны, молодые люди дружно, в такт захлопали в ладоши. Раскрасневшийся от мороза и напитка Шамсо блестящими, никогда не пьянеющими глазами осмотрел ряды мужчин и, пытаясь перекричать всех, сказал:

– Я думаю, что пора попросить в круг нашего «юного» Эдалха. Пусть покажет нам свое вечное мастерство и удаль.

Все одобрительно закричали. Эдалх – сгорбленный древний старик, довольно проворно вышел в круг, демонстративно кинул на землю свой костыль, развел орлино руками и со всей серьезностью, стоя на одном месте, стал шутливо гарцевать. Все, кроме музыкантов и Шамсо, встали. В такт движений старика пондур и барабан замедлили свой пыл и перешли в ритм хода старой клячи. Старики обычно не выбирают себе партнершу, любая женщина сама может выйти в знак уважения. Однако по традиции в круг выходят только жеро на закате зрелости. Они, зная, что их вряд ли кто пригласит, пользуются моментом, чтобы показать всем, что они есть и еще хотят жить и веселиться.

Сразу три жеро бросились в круг, улыбаясь и будто не замечая соперниц. Наступило короткое замешательство, и раздался дружный смех среди молодежи. Слово было за Шамсо.

– Так, так, подождите, – озабоченно крикнул инарл. – Вы уже танцевали. Пусть танцует Лала.

Пытаясь скрыть досаду и смущение, две жеро вернулись, а здоровенная, толстая Лала, тая от удовольствия, закружилась в бесконечно долгом танце вокруг старика, рассекая пространство мощной грудью, сияя краснотой щек. Хор девушек запел шутливые напевы. Молодые ребята кричали: «Смотри, какая жеро! Прямо из танца отводи ее домой!»

Старик еле стоял на ногах, ему уже было не до шуток, а Лала все ходила и ходила по кругу, наслаждаясь всеобщим вниманием.

– Всё, всё, хватит. Сколько можно? – наконец крикнул Шамсо.

Затем танцевали молодые. Мужчины танцевали азартно, шумно, необузданно темпераментно, молодые девушки – спокойно, грациозно, глядя только себе под ноги, подчиняясь в движениях указаниям джигита*.

Кесирт стояла на самом краю, ее никто не мог увидеть, а она с трудом видела только головы танцующих, и то благодаря своему росту. Она невольно вытягивала шею, ноги ее окаменели от холода, и, пытаясь хоть как-то согреться, прыгала с ноги на ногу. Вынужденная отстраненность от шумного празднества разжигала ее девичье самолюбие, дыхание ее стало частым, в висках била дробь, румянец стал еще гуще и обширнее, алые губки капризно вздулись, черные глаза, то ли от яркого света, то ли еще от чего, щурились и слезились.

В это время Цанка с трудом прорвался к Баснаку, который, явно охмелев, вяло хлопал огромными ладонями.

– Баснак, Баснак, – толкнул его сзади Цанка. – Дай мне станцевать.

Баснак медленно повернул голову, блаженное выражение лица его стало сразу сурово-строгим.

– Ты чего пристал? Не видишь, какая очередь! Мал еще танцевать. Твое дело впереди.

– Баснак, – не унимался Цанка, дергая родственника за локоть, – я хочу пригласить Кесирт.

– Чего? – вздрогнул Баснак. – А где она?

– Там. На краю. Я просто хочу ее вывести к центру.

– Подожди.

Баснак наклонился к уху Шамсо, что-то долго объяснял и, наконец, видимо найдя понимание, обернулся к Цанку.

– А ты хоть танцевать умеешь?

– Сумею, не хуже этих, – и Цанка мотнул головой в круг.

После очередного танца в круг выскочило несколько джигитов, настаивая на своей очередности. Помощники инарла быстренько вывели их за круг.

– Внимание! – крикнул Шамсо, – я думаю, что будет уместным посмотреть на наше подрастающее поколение. В круг приглашается сын Алдума Цанка из Дуц-Хоте.

Юный Цанка, явно стесняясь, вышел в круг. Его длинные тонкие руки невольно дергались, кисти были плотно сжаты в кулаки, голова опущена, взгляд устремлен к земле. Он впервые вышел танцевать среди посторонних.

– С кем ты хочешь танцевать? – спросили помощники инарла.

– С Кесирт, – не поднимая головы, сказал Цанка.

– С какой Кесирт?

– Дочь Хазы Кесирт, – повторил уже твердо и громко.

– А где она?

Движением головы Цанка мотнул в сторону еле видимой девушки.

– Дочь Хазы Кесирт – проходи, – крикнул Шамсо.